В воскресное утро снился совершенно «говорящий» сон.
Вершина холма, на ней стоит двухэтажный дом. В том доме живёт очаровательная Эмили, которая ждёт ребёнка. Крашеные каштановые локоны Эмили нещадно залиты лаком и держатся строго параллельно полу. На её шее висят белые пластиковые бусы и вся обстановка кричит о радостях и достатке 70-х. Ох, Эмили. Она так рада своему будущему ребёнку. Она гладит живот и растекается медовой улыбкой. Я стою перед ней в хризолитово-зелёном платье, стянутом болотно-зелёным поясом. Безвкусица? Ну-ну. Едем дальше. Зачем-то прячусь на дно кровати в выдвижную полку и Эмили ложится сверху спать. Осознаю себя вновь уже спускающуюся вниз по лестнице (черно-белые старинные квадраты плитки, полусфера лестничного пролёта зашита зеркалами от пола до потолка). Плитка звенит под каблуками, но мне и не важно, главное - держаться крепче за перила. Выхожу на улицу и понимаю, что ни Эмили, ни её ребёнка в живых нет. Вот так вот. Приехали. Меня буквально у порога встречает маленькая сгорбленная бабулька (ростом ещё меньше меня, ой...) в одежде такого же сочетания зелёного цвета. Она молча ведёт меня за собой, и я следую буквально по пятам. Мы идём не торопясь, но довольно быстро под ногами оказывается золотой покров листвы и мы приходим на опушку леса. Бабулечка остановилась и молча показательно уставилась взглядом куда-то вдаль. Я смотрю туда же, но впереди плотная стена молодого леса: ясени, клёны, берёзы где-то вдалеке. И всё в золоте. Воздух сухой. Она смотрит на меня своими печальными тёмно-серыми глазами и снова переводит взгляд вдаль. Я следую взором за ней. Пиздец. Тут я наконец замечаю, что мы стоим ровно на краю отвесного обрыва, на котором кое-как ютятся молодые деревца. Я упираюсь рукой в один из стволов впереди, он уверенно пружинит от моего касания и я шарахаюсь назад. В голове случается какое-то осознание, что это предел, что это конец всему и с воплем подлинного ужаса я разворачиваюсь и несусь обратно. Всё ещё вопя, как оглашенная, я проношусь через всё селение, бегу под какими-то деревянными куполами на шести столбах-опорах. Их собирает и чинит какой-то мастер с маленьким подмастерьем. Купол выкрашен в голубой цвет, краска кое-где облупилась, в прямоугольных просветах вставлено матовое стекло и вырезанным на нём звездочками. Подмастерья (лет пяти, не больше) не обращает на меня внимания, но вот мастер вдруг отрывается от дел, смотрит на меня и спрашивает так запросто и строго: «Ты чего орёшь?». Действительно, чего это я? Волну ужаса отрубает, но тяжесть осознания остаётся со мной до самого рассвета.